11 глава
Потрясающее суровым реализмом зрелище возвышающейся на голом холме виселицы с двумя раскачиваемыми ветром мертвыми телами врывается в нарядную атмосферу фрески как порыв леденящего ветра, усиливая драматическую напряженность ее эмоционального строя и сближая поэтический мир героев и принцесс с трезвым и жестоким миром реальности. И благодаря единому драматическому ключу в организованной мозаике эпизодов начинает просвечивать тот принцип подчинения деталей героико-монументальному началу, который будет отличать искусство Мантеньи.
С наибольшей концентрацией настроение фрески излучают ее центральные персонажи — изображенные на первом плане воин, готовый вскочить в седло, и неподвижная принцесса. В образе св. Георгия — развитие и дальнейшая трансформация художественного идеала, воплощенного Пизанелло впервые в архангелах «Благовещения». Если в некоторой статичности его движения трудно обнаружить витальную энергию и упрямую решимость героев нового искусства Тосканы, а в элегантности облика святого, в светлых его кудрях по-прежнему много рыцарской романтики и куртуазности, то в целом этот образ не находит близких параллелей и в родной ему северо-итальянской среде. Далекий от «нежных кукол Мазолино, да и от образов Джентиле», защитник принцессы наделяется художником качествами живого человека едва ли не в ущерб идеальному представлению о храбрости и мужестве. При внешней активности движения и жеста этот персонаж поражает своей замкнутостью, полной изолированностью от окружающего, погруженностью в себя. Его состояние воспринимается как естественная реакция не святого, но смертного человека, задумавшегося о возможном исходе битвы. И словно поэтому некрасивое в жестковатой напряженности форм лицо Георгия — сильно возмужавшее, повзрослевшее и утратившее «идеальность» лицо архангела Михаила — обретает какую-то мучительную недоговоренность. В действительности это ощущение рождается немотой полуоткрытого рта святого — с помощью этой детали, так неожиданно контрастирующей с его спокойно-неподвижными лбом и глазами, Пизанелло пытается оживить и индивидуализировать персонаж. Но внутри образной характеристики эта мимическая гримаса воспринимается как отражение психологического состояния героя.
Самый многозначительный образ фрески и один из самых пленительных женских образов в живописи раннего кватроченто — принцесса. В ее царственной осанке, в широком и монолитном силуэте, в плавной округлости форм странным образом сочетаются мягкая нежность женственности, бесстрастие прекрасного символа, магическая сила сказочного персонажа и внутренняя свобода и естественность физически совершенного человека. Словно озаряющая своим «лунным» профилем всю композицию и тем самым усиливающая присущий ей оттенок ирреального и фантастического, принцесса из Санта Анастазия вместе с тем — создание в высшей степени реальное и материальное. И доказательством тому служат не только характерные особенности ее костюма, прически, подбритые в соответствии с модой волосы надо лбом — специфические приметы быта северо-итальянских дворов, — но главным образом само лицо женщины, застылое, идеализированное, но сохранившее в подчеркнутой плавности очертаний всю конкретность и остроту индивидуального облика живой модели.