9 глава

Исполненный героического звучания и внутренней монументальности, ангел «Благовещения» является одним из первых в эпоху кватроченто образов нового искусства. Это уже не посланец небес, поскольку в нем нет ничего «божественного». В решительности его движений отражено сознательное и волевое начало, а определяющие его облик сила и мужественная красота — это приметы его человеческого достоинства, которые роднят созданный Пизанелло образ с активными и действенными героями раннего Возрождения. Вместе с тем ангел из Сан Фермо — герой, так сказать, локального масштаба, неразрывно связанный со спецификой северо-итальянской культурной среды и отразивший в новизне своей образной характеристики особую природу ее преобразований. Более других персонажей фрески несущий в себе пафос общечеловеческого, он в то же время не порывает кровных уз с юными святыми рыцарями Михаилом и Рафаилом в верхней части композиции, и их генетическое родство подчеркнуто единством типажа, повторенного художником во всех трех мужских образах росписи. Все они — проявление той живучей и тщательно охраняемой рыцарской традиции, которая, оставаясь одной из важнейших граней культуры Северной Италии на протяжении первой половины 15 века, определяла придворные вкусы, проникала в формы жизни, диктовала фасоны костюмов.

Безусловно, рыцарский мир и его идеалы были бесконечно дороги воспитанному в аристократической Вероне художнику, и свидетельство тому — вся верхняя часть росписи. Даже сейчас при ее плохой сохранности и фрагментарности можно почувствовать в слабо различимых очертаниях доспехов архангелов, в чуть кокетливом жесте придерживающего шпагу Рафаила или «романтической» грусти светлокудрого Михаила, какую привлекательность имели эти мотивы для Пизанелло. Но едва ли не важнее отметить здесь другое: проследить, как за подвергнутыми некоторой модификации лицами святых воинов встает образ конкретного человека, юного, светловолосого, с тонкими чертами широкоскулого лица и сильной шеей. Как, облагораживая черты модели, художник сохраняет в них все своеобразие далекого от совершенства индивидуального человеческого облика, находя каждый раз новые аспекты характеристики и оттенки эмоционального строя. Это лицо обретает мальчишескую непосредственность в образе архангела Рафаила, стоящего с полуоткрытым ртом и как бы удивленными глазами, становится сосредоточенным и строгим у Гавриила, его отличает поэтическая мечтательность и нежная прелесть в самом, пожалуй, «идеальном» лице — Михаила. В архангелах «Благовещения» намечается путь переосмысления рыцарского идеала, теряющего свою вневременную условность и наполняющегося более широким смыслом и конкретным содержанием.

Для Пизанелло за ним скрывается представление об общечеловеческих ценностях — силе и мужестве, достоинстве и красоте, которыми художник наделяет персонажи с внешностью своих современников. Так из конкретизации отвлеченного понятия «рыцарственности» рождается глубокая поэтичность образов фрески и одновременно происходит сближение рыцарского идеала с ренессансными представлениями о героической личности, полнее всего воплощенными в образе Гавриила.

Антонио Пизанелло - Св. Георгий и принцесса. 1433—1438 гг. Фреска. Фрагмент.

Антонио Пизанелло - Св. Георгий и принцесса

Антонио Пизанелло - Св. Георгий и принцесса. 1433—1438 гг. Фреска. Фрагмент.

Антонио Пизанелло - Св. Георгий и принцесса, фрагмент

Но, произведение зрелого и сложившегося мастера, очертившее границы его художественной культуры, «Благовещение» в то же время не содержит в себе законченного мировоззрения, так же как в пределах отдельных частей композиции отсутствует стилевая цельность. Совмещая новое понимание и интерпретацию действительности с любовным отношением к идеалам и изобразительным формулам уходящего века, фреска из Сан Фермо отразила позицию художника, находящегося как бы на распутье. И это «ощущение распутья» (Э. Гарэн), пронизывая все творчество Пизанелло-живописца, не только не сменяется в произведениях более зрелых лет чувством уверенности, но обретает с годами пронзительную остроту. Тот рыцарский мир, который навсегда приковал к себе сердце художника поэтической фантазией, утонченной красотой идеалов, благородством чувств своих героев, оставаясь неизменно любимым и дорогим, вместе с тем постепенно и неуклонно трансформируется в его восприятии. Он обретает большую непосредственность и конкретность содержания, утрачивает налет идеализации, все более тесно смыкаясь с реальностью. С наибольшей яркостью эту важнейшую грань мировосприятия Пизанелло отразило его программное произведение — фреска «Св. Георгий и принцесса», исполненная в Вероне спустя десятилетие после «Благовещения».